Он ожидал увидеть молодого деревенского парня, постриженного «под горшок» и жующего нечто вроде стебля хлебного колоска. Пастух действительно оказался очень молод, но носил модную стрижку, розовый свитер и пурпурного цвета брюки, заправленные в высокие резиновые сапоги.

– Вы разыскиваете тутошнего художника?

Северный акцент радовал ухо.

– Как вы догадались? – удивленно спросил Джулиан.

– А у нас тут почти што кажный чужак выспрашивает про него.

Пастух сделал указующий жест.

– Вертайтесь чуток назад, потом возьмите правее на дорогу у белого домика. А там и до евойного бунгалы рукой подать.

– Спасибо, – сказал Джулиан, сел в машину и задним ходом сдал до указанного ему беленного известью дома. Оттуда в самом деле начинался ухабистый проселок. По нему он ехал, пока не достиг широких ворот. «Приют странника» – было выведено выцветшими готическими буквами по облупившейся белой вывеске.

Джулиан похлопал себя по карману, чтобы убедиться, на месте ли толстая пачка фунтовых купюр. Потом взял с заднего сиденья очень тщательно упакованную картину и осторожно вместе с ней выбрался наружу. Открыл ворота и по короткой тропинке дошел до двери.

Жилище Мура состояло из двух старых, крытых соломой крестьянских домов, перестроенных в один. Крыша нависала низко, в крохотные окна были вставлены еще освинцованные стекла, раствор, крепивший камни стен, местами раскрошился. Едва ли все это заслуживало громкого названия «бунгало», подумал Джулиан.

На его стук через весьма продолжительное время отозвался сгорбленный старик с тростью. У него была густая шапка седых волос, очки с очень толстыми линзами и по-птичьи чуть подергивавшаяся голова.

– Мистер Мур? – спросил Джулиан.

– А что, если и так? – произнес мужчина с тем же йоркширским говором.

– Я – Джулиан Блэк, владелец «Черной галереи». Мне бы хотелось попросить вас установить подлинность одной картины.

– Деньги привез? – Мур все еще придерживал дверь ногой, словно готовый в любой момент захлопнуть ее.

– Привез.

– Тогда заходи. – И он провел визитера внутрь.

– Осторожней, береги голову! – предупредил хозяин без особой надобности, потому что рост Джулиана позволял ему не опасаться низких потолочных балок.

Основную часть одного из смежных коттеджей занимала гостиная. Она была буквально забита очень старой мебелью, среди которой новенький и очень дорогой телевизор торчал как воспаленный большой палец на руке. Здесь пахло кошками и лаком.

– Ну, давай поглядим, что там у тебя.

Джулиан принялся распаковывать картину, сняв кожаные ремни, потом листы полистирола и слой ваты.

– Не сомневаюсь, что это еще одна подделка, – сказал Мур. – В наши дни только и видишь сплошные фальшаки. Их развелось хоть пруд пруди. Смотрел по «ящику», как какой-то проныра пару недель назад поставил весь Лондон на уши. То-то я посмеялся.

Джулиан передал ему полотно.

– Думаю, вы обнаружите, что это подлинная вещь, – сказал он. – Мне лишь необходимо ваше мнение для окончательного подтверждения.

Мур взял картину, но сначала даже не взглянул на нее.

– Пойми простую штуку, – сказал он. – Я не могу доказать подлинность картины. Единственная возможность быть уверенным в этом – находиться рядом с художником, когда он пишет, от начала до конца работы, а потом забрать холст с собой и запереть в надежный сейф. Вот тогда не останется никаких сомнений. Я же способен только разоблачить подделку. Фальшивка может выдать себя множеством примет, и почти все они мне известны. Но даже если я не найду, к чему придраться, завтра к тебе может явиться сам автор и заявить, что никогда не писал ничего подобного, а крыть будет нечем. Это ясно?

– Безусловно, – ответил Джулиан.

Мур продолжал смотреть на него, держа картину перевернутой лицевой стороной у себя на коленях.

– Так вы начнете изучать полотно?

– Ты мне еще не заплатил.

– Простите. – Джулиан полез в карман за деньгами.

– Двести фунтов.

– Правильно.

Джулиан подал хозяину две толстые пачки купюр. Мур принялся пересчитывать деньги.

Наблюдая за ним, Джулиан подумал, как разумно старик выбрал способ жить на пенсии. Поселился один в мире и покое с гордым осознанием, что превосходно справился с делом, которое стало для него призванием. И легко отбросил все соблазны Лондона с его вечным снобизмом, бережно расходуя свое дарование, заставляя самых знатных принцев из мира торговли живописью совершать далекие паломничества к его дому, чтобы удостоиться аудиенции. Он же сохранил чувство собственного достоинства и независимость. Джулиан готов был ему позавидовать.

Мур закончил подсчет полученных денег и небрежно сунул их в один из ящиков стола. Наконец он взялся за осмотр картины.

– Что ж, если перед нами подделка, то дьявольски умелая, – мгновенно сказал он.

– Как вы смогли определить это столь быстро?

– Подпись такая, какой ей и положено быть – не слишком четко выведенная. Подобную ошибку совершают многие фальсификаторы. Они так точно воспроизводят подпись, что она начинает сразу же выдавать имитацию. А здесь мы видим свободное и текучее движение кисти. – Он внимательнее вгляделся в полотно. – Необычно. Мне нравится. Вы хотите, чтобы я провел химический анализ?

– Почему нет?

– Потому что на холсте останется след. Мне придется снять скребок. Конечно, это можно сделать в том месте, где холст обычно скрыт под рамой, но я все равно всегда спрашиваю разрешения у владельца.

– Выполняйте все, что необходимо.

Мур поднялся.

– Иди со мной, – и он провел Джулиана через коридор во второй коттедж. Запах лака усилился. – Здесь у меня лаборатория, – сказал Мур.

Это была квадратная комната с длинным деревянным верстаком. Окна оказались значительно шире, а стены выкрашены в белый цвет. Большой флуоресцентный светильник висел под потолком. На верстаке стояли несколько старых банок из-под красок, содержавших странные на первый взгляд жидкости.

Мур проворным движением вынул вставную челюсть и сунул ее в стакан из небьющегося стекла.

– Не могу с ней работать, – пояснил он свой необычный поступок.

Потом уселся за верстак и положил картину перед собой.

Начал снимать раму, вступив по ходу работы в разговор:

– Мне кажется, я что-то начал понимать о тебе, парень. Ты в известной степени похож на меня. Они не хотят принимать тебя в свой круг и считать ровней самим себе, верно?

Джулиан нахмурился, пораженный проницательностью старика.

– Да, похоже, так и есть.

– Знаешь, я ведь всегда знал о живописи гораздо больше, чем люди, на которых работал. Они использовали мои знания и опыт, но никогда по-настоящему не уважали меня. Вот почему я так неприязненно отношусь к ним сейчас. Мы уподобляемся дворецким – вот тебе хорошее сравнение. Большинство хороших дворецких лучше понимают вкус еды и вин, чем их хозяева. Но на них все равно смотрят свысока. Это называется классовыми различиями. Я потратил жизнь в попытках стать одним из них. Мне мнилось, что, став подлинным экспертом в изобразительном искусстве, я проложу себе путь в их круг, но горько ошибался. Такого пути не существует!

– А если пробиться в их среду посредством женитьбы?

– Видать, так поступил ты сам? Что ж, твое положение даже хуже моего. Ты не можешь легко отказаться от участия в этой безумной гонке. Мне, право, жаль тебя, сынок.

Боковая часть рамы была теперь снята, и Мур смог осторожно убрать стекло. С полки перед собой он взял острый ножик, похожий на скальпель. Еще раз внимательно вгляделся в полотно, чтобы затем деликатно провести лезвием буквально по миллиметру красочного слоя на краю холста.

– Ого! – издал он хриплый возглас.

– В чем дело?

– Когда умер Модильяни?

– В 1920 году.

– Вот оно как!

– Так в чем проблема?

– Краска мягковата, вот пока и все. Ничего еще не значит. Подожди.

С другой полки он снял сосуд с прозрачной жидкостью, налил немного в пробирку и опустил внутрь нож. Несколько минут ничего не происходило. Джулиану они показались вечностью. Потом краска на острие ножа начала растворяться и смешиваться с жидкостью.