Он снял трубку и набрал еще один номер.

Профессор Петер Шмидт проковылял в помещение бара, опираясь на костыль. Это был крупный, энергичный мужчина со светлыми волосами и красноватой кожей лица. Легкий дефект речи и ужасающий немецкий акцент не мешали ему быть одним из лучших преподавателей, читавших лекции по изобразительному искусству в Оксфорде. И хотя основной специальностью Луиса была английская филология, он посещал все лекции Шмидта, получая несказанное удовольствие от глубочайших познаний этого человека в области истории живописи, как и от его смелых, часто граничивших с ересью теорий. Они порой встречались потом вне пределов аудитории, отправлялись чего-нибудь выпить и яростно спорили по поводу столь любимой ими обоими науки.

Шмидт знал о Ван Гоге больше, чем кто-либо другой в мире.

Он заметил Луиса за столиком, помахал рукой и направился к нему.

– Пружина вашего костыля все так же невыносимо скрипит, – сказал Луис.

– Так смажьте ее доброй порцией виски, – отозвался Шмидт. – Как поживаете, Луис? В чем причина всей этой конспирации и секретности?

Луис заказал для профессора двойное шотландское виски.

– Мне повезло застать вас в Лондоне.

– Верно. На будущей неделе отправляюсь в Берлин. Все приходится делать в вечной спешке. Хаос какой-то, а не жизнь.

– Было любезно с вашей стороны согласиться на встречу со мной.

– Не стану спорить пустой вежливости ради. Но в чем все-таки дело?

– Мне бы хотелось, чтобы вы взглянули на одну картину.

– Надеюсь, она действительно хороша, чтобы оправдать беспокойство. – Шмидт залпом опорожнил стакан.

– Именно это я и хочу от вас услышать: хороша она или нет. Пойдемте.

Они покинули бар и пешком направились в сторону галереи «Клэйпоул». Толпившиеся на улицах Вест-Энда посетители бесчисленных магазинов оборачивались вслед странной паре: молодому человеку в коричневом с белой полоской костюме и в ботинках на высоких каблуках, шедшему рядом с рослым инвалидом, одетым не совсем по возрасту в синюю рубашку с открытым воротником и джинсовую куртку. Они прошли вдоль Пикадилли и свернули на юг к парку Сент-Джеймс. Между очень дорогим бутиком, торговавшим шляпами, и французским рестораном располагались эркеры с тонированными стеклами выставочного зала фирмы «Клэйпоул».

Оказавшись внутри, они пересекли относительно небольшое внутреннее пространство салона. У дальней стены, подсвеченный отдельным софитом, был вывешен «Могильщик».

Для Луиса авторство Ван Гога казалось не подлежавшим сомнению. Все характерные особенности налицо. Тяжелые конечности и усталое крестьянское лицо, плоский голландский пейзаж на заднем плане с низко нависшим небом. К тому же имелась и знакомая знатокам подпись художника.

– Профессор Шмидт! Какая приятная неожиданность!

Луис повернулся и увидел худощавого, элегантного мужчину с чуть поседевшей бородкой в стиле Ван Дейка. На нем был черный костюм.

– А, привет, Клэйпоул, – ответил на приветствие Шмидт.

Клэйпоул встал между ними, любуясь полотном.

– Для нас эта вещь стала подлинной находкой, знаете ли, – сказал он. – Чудесное произведение, но совершенно неизвестное прежде на рынке.

– Где же вы раздобыли его, Клэйпоул? – поинтересовался Шмидт.

– Не уверен, что мне стоит разглашать подобную информацию. Профессиональные секреты, понимаете ли.

– Давайте так. Вы расскажете, где взяли картину, а я назову вам ее реальную стоимость.

– Что ж, будь по-вашему. На самом деле нам невероятно повезло. Сюда на прошлой неделе приезжал некто Реналь из небольшого художественного агентства в Нанси. Он остановился в «Хилтоне» и занялся распродажей достаточно солидной коллекции какого-то недавно умершего французского промышленника. И я стал первым, кому он предложил эту вещь.

– И сколько же вы теперь за нее просите?

– Сто шесть тысяч гиней. Мне это кажется вполне справедливой оценкой.

Шмидт ухмыльнулся и тяжело оперся на костыль, вглядываясь в холст.

– А в какую сумму оценили бы ее вы? – спросил Клэйпоул.

Шмидт ответил:

– Примерно в сотню фунтов. Да и то лишь потому, что это лучшая подделка из всех, мне попадавшихся.

Главный редактор газеты, под началом которого работал Луис, коротышка с клювообразным носом и с сильным северным акцентом, обожал слово «мерзавец». Сейчас он потянул себя за кончик носа и сказал:

– Таким образом, нам известно, что все картины оказались приобретены именно теми людьми, которых нам указал анонимный мерзавец по телефону. Он также точно назвал выплаченные за них суммы. Кроме того, мы установили то, о чем он не сообщал: все полотна были куплены у одного и того же человека, который называл себя Реналем и останавливался в «Хилтоне». Наконец, нам доподлинно известно, что по меньшей мере один из шедевров – подделка.

Луис кивнул.

– А еще звонивший обронил фразу вроде: «Мы объясним, зачем это сделали». Поэтому звонил, похоже, сам Реналь.

Редактор помрачнел.

– Мне это кажется каким-то невероятным трюком.

– Даже если так, факт остается фактом. Колоссальная мошенническая операция была проделана за счет ведущих лондонских торговцев художественными ценностями.

Редактор поднял на Луиса взгляд.

– Не волнуйся, я не собираюсь поставить на этой истории крест, – сказал он. Потом на минуту задумался. – Хорошо. Вот как мы поступим. – Он повернулся к Эдди Макинтошу, художественному критику издания: – Мне необходимо, чтобы ты связался с Дисли из Национальной галереи или с кем-то, обладающим столь же непререкаемым авторитетом. Это должен быть человек, которого мы с полным правом сможем называть ведущим знатоком живописи в Великобритании. Пусть он вместе с тобой обойдет все эти галереи и либо подтвердит подлинность картин, либо объявит их фальсифицированными. Предложи гонорар за консультации, если возникнет необходимость.

– Но ни при каких обстоятельствах, – продолжал он, – не ставь хозяев салонов в известность, что они купили подделки. Как только они узнают об этом, тут же обратятся в полицию. А стоит Скотленд-Ярду вмешаться, как все пронырливые криминальные репортеры из ежедневных газет испортят нам тему. Тебя, Луис, я попрошу подойти к делу с другого конца. Не переживай, материал твой, какую бы информацию ни добыл Эдди. Одной подделки уже вполне достаточно. Попробуй выследить этого мерзавца Реналя. Выясни, в каком номере отеля он останавливался, сколько других людей его сопровождали, и так далее. Понятно?

Его тон не допускал возражений, и два журналиста в спешке покинули кабинет главного редактора.

Луис сунул сотруднику службы размещения пять фунтов за возможность ознакомиться с книгой регистрации постояльцев. Никакого Реналя среди гостей «Хилтона» на прошлой неделе не числилось. Он проверил список дважды. Единственной странностью, привлекшей его внимание, стала запись об Эрике Клэптоне. Луис указал на нее клерку.

– Да, я его помню. С ним еще была красивая девушка из Франции. По фамилии Рено или что-то в этом роде. Мне он запал в память, потому что к нему приехало такси, буквально набитое тяжеленными картинами. Зато и на чай давать он не скупился.

Луис записал номер апартаментов и спросил:

– Когда постояльцы расплачиваются чеками, вы ведете учет, каким банком обеспечен чек?

– Конечно.

Луис всучил ему еще две пятерки.

– Дадите мне адрес банка этого мистера Клэптона?

– Сразу не получится. Вы сможете вернуться через полчаса?

– Я позвоню вам из редакции.

И Луис вернулся к себе в кабинет, чтобы убить полчаса. Когда он позвонил, у сотрудника отеля имелась для него необходимая информация.

– Чековая книжка была выдана на фамилии Холлоуз и Кокс, а подписал его мистер Холлоуз.

Луис взял такси, чтобы поскорее добраться до банка.

Управляющий заявил:

– Боюсь, не в наших правилах давать адреса своих клиентов.

– Но эти клиенты вовлечены в крупное мошенничество, – попытался настаивать Луис. – Если вы не дадите мне адресов сейчас, очень скоро придется дать их полиции.